Полвека тому назад Древняя Русь «заговорила» не сухим летописным, а живым, и весьма своеобразным, языком, сильно отличавшимся от языка летописей и церковных книг. О научном значении древненовгородских берестяных грамот рассказывает Иван Преображенский.

25 июля 1951 года во время раскопок в Великом Новгороде была обнаружена первая берестяная грамота — обрывок скрутившейся в трубочку бересты с выдавленными на ней твердым предметом (писалом) буквами. Эта находка сразу стала сенсацией. Работница Нина Акулова, обнаружившая первую берестяную грамоту, получила премию в 100 рублей, а мировая наука — уникальное свидетельство грамотности населения Древней Руси.

Сегодня в подлинности берестяных грамот никто не сомневается. Количество найденных документов еще в 2010 году перевалило за тысячу. Каждый год археологам удается находить всё новые документы. Год отличается от года по урожайности; прошедшим летом улов оказался солидным и составил 32 грамоты. Рекордное количество было найдено в 1998 году на основном в то время Троицком раскопе в Великом Новгороде — 92 грамоты, из которых 9 — целиком сохранившиеся письма, остальные — обрывки. Берестяные документы обнаруживаются не только в новгородской и псковской земле, но и в других древнерусских городах, например в Твери или Звенигороде Галицком (на территории современной Украины), однако в значительно меньших количествах.

До обнаружения грамот ученые долгое время полагали, что русские люди были в основном неграмотны. Появлялись только смутные догадки о том, что в XI веке писать и читать на Руси могли не только выдающиеся аристократы и монахи, но и обычные люди. Раскопки в Великом Новгороде в 50-х годах XX века перевернули все наши представления о грамотности древнерусских людей и дали немало материала для восстановления их быта и языка.

Некоторые исследователи предсказывали обнаружение подобных грамот — к тому времени уже известно было несколько таких документов из более поздних веков. Например, «таллинская» грамота 1570 года, писанная на немецком. Или «ясачная», то есть налоговая, книга 1715 года. Но все эти документы были написаны чернилами. Поэтому до 1951 года бытовало ошибочное убеждение, что берестяные документы в Великом Новгороде обнаружить вряд ли удастся. Для сохранности, то есть консервации, чернил на столетия или даже тысячелетия необходима совершенно сухая земля, как в случае с египетскими папирусами. Новгородская же почва крайне сырая. Сырость консервирует саму бересту, лишая ее доступа к воздуху, и позволяет лежать веками в земле, но сводит на нет практически любые чернильные надписи. Иное дело — надписи, процарапанные острым предметом по специально вываренной и распрямленной бересте. Такие документы оказались времени неподвластны.

Троицкий раскоп, на котором обнаружено больше всего берестяных грамот. Фото: КОНСТАНТИН ЧАЛАБОВ/РИА НОВОСТИ

Отдельная грамота чаще всего представляет собой пару строчек. Очень немногие содержат по 10 строк и более. Таким образом, полноценных текстов на берестяных грамотах всего несколько сотен. Остальное берестяное наследие — небольшие, хотя часто весьма ценные с точки зрения лингвистики или истории обрывки фраз. Их тоже бережно хранят, не выкидывают. Такие фрагменты и сами по себе одним словом или словосочетанием дают нам множество ценной информации для реконструкции реалий быта и языка, на котором говорили писавшие люди. В частности, по берестяным грамотам уже удалось восстановить древненовгородский диалект восточнославянской речи XI века (и дать лингвистам уникальный материал к уточнению представлений о речи славян того времени). А в исключительных случаях бывает, что некоторые куски сходятся друг с другом спустя много лет после раскопок — после обнаружения очередной грамоты выясняется, что это другая часть уже найденного документа. Как рассказывает академик РАН Андрей Зализняк, был случай, когда сошлись куски, найденные с разницей в семь лет; а однажды удалось воссоединить части документа, раскопанные с разницей в 19 лет.

В целом, если собрать вместе все найденные берестяные грамоты, объединенного текста хватит примерно на несколько десятков страниц — около трети того выпуска «Науки в фокусе», что вы держите в руках. Это, безусловно, очень мало в сравнении с общим количеством доступных письменных источников по истории России. Но светских (а не церковных!) документов — пергаменных грамот, — которые относятся к домонгольскому периоду, то есть к XI — началу XIII века, обнаружено всего-навсего две. Чтобы вы могли представить себе количественный разрыв, скажу, что берестяных грамот того же периода найдено около 500. Так что это серьезный источник наших знаний о тех временах.

Фото: SHUTTERSTOCK

Во имя прочтения
Берестяные грамоты, после того как их подняли из раскопа, приходится восстанавливать. Речь идет даже не о том, чтобы восстановить сам материал, пролежавший в земле столько веков, а о том, чтобы обеспечить возможность правильно прочитать текст, который нередко оказывается заметно поврежден. Нужно также доказать, что предложенное прочтение верно. Для этого исторический документ недостаточно просто сфотографировать. Его надо собрать, чаще всего из небольших кусочков, склеить и предъявить на суд академической общественности.
Обычно берестяная грамота, если она не изорвана в мелкие кусочки, извлекается из влажного культурного слоя в виде свитка. Наружные, более мягкие, слои в процессе старения усыхают быстрее, поэтому береста и скручивается. В результате белая, наружная в природе, часть коры оказывается у берестяного свитка внутри, а текст, выцарапанный на оборотной стороне, — снаружи.
Грамоту, привезенную с раскопок, немедленно помещают в ванночку, заливают кипятком, а потом держат под гнетом. Допустимо «расслаивать» слишком толстые грамоты и даже срезать наросты, если на них нет текста, чтобы толщина документа стала одинакова. После извлечения из воды свиток, промокнув сухой тканью, помещают между двух стекол. Береста начинает высыхать, и в этот момент в соответствии со сложившейся практикой ее следует склеивать в единое целое. Как бы странно это ни звучало в XXI веке, за последние 50 лет специалисты больше времени потратили на подбор подходящего клея, нежели на изучение свойств древесины. С начала 1980-х годов для этих целей использовался полибутилметакрилат (ПБМА), разведенный ацетоном. В отличие от клеев, применявшихся в 1960– 1970-е годы, он удобен тем, что не впитывается в бересту, не пристает к стеклам, нерастворим в воде, а склеенное им можно расклеить, не повреждая текст. В те годы, когда ученым не были доступны современные компьютерные технологии, это было очень важным свойством: если требуется уточнить текст и есть сомнения в том, верно ли грамота склеена (и прочтена), сборку грамоты можно было провести заново.

Долой стереотипы

Как уже говорилось, одним из первых результатов изучения берестяных грамот стало опровержение мифа о неграмотности в Древней Руси. Очевидно, что уже в ХI веке грамотность, достаточная для постоянного ведения документов, описей, писем и, что более показательно, составления записок «на скорую руку», была широко распространена как среди мужчин, так и женщин. Это свидетельствует, в частности, о том, что уровень «эмансипации» среди женщин был заметно выше, чем, скажем, в Московском государстве в XVII веке при царе Алексее Михайловиче. Существовала также, видимо, традиция, по которой опытный грамотный человек брал к себе в обучение грамоте нескольких соседских детей. Известны нам также упражнения в копировании азбуки и слогов для детей. В городах, что вполне ожидаемо, грамотных было больше, чем в деревнях.

Второй стереотип, от которого пришлось отказаться, касается реконструкции языкового древа (о том, как лингвисты проводят такую реконструкцию, читайте в «Науке в фокусе», 2012, № 11). Традиционно считалось, что русский язык развивался по принципу дивергенции, то есть расхождения нескольких ветвей от общего языка-предка. До сих пор на филологических факультетах учат, что общеславянский язык ранее IX века разделился на три диалектные области — южную, западную и восточную — и что восточнославянский язык представлял собой монолитный язык, который называют древнерусским (и далее из древнерусского языка развились русский, белорусский и украинский). Во многом именно берестяным грамотам мы обязаны данными, показавшими, что на территории Киевской и Новгородской Руси не говорили на одном и том же славянском диалекте. В настоящее время мы можем надежно говорить о различии новгородского и, условно говоря, киевско-суздальского диалектов.

Изучение грамот показало, что диалект, который бытовал в Великом Новгороде, сильно отличался в ХI веке от «нормативного» киевского. Любопытно, что в текстах новгородских берестяных грамот очень мало церковнославянизмов по сравнению с древнерусскими летописями, а уж на церковнославянском написано абсолютное меньшинство из них. При последовательном развитии, без конвергенции с другими восточными диалектами и при условии сохранения Новгорода как отдельного государства из древненовгородского диалекта мог бы со временем сформироваться еще один восточнославянский язык.

Но вопреки привычным теориям дивергенции, киево-ростово-суздальский диалект постепенно сближался с новгородским диалектом, то есть происходила их конвергенция. В результате этого процесса образовался московский диалект, легший в основу русского литературного языка. В итоге в современном русском языке мы имеем некоторое количество черт, полученных именно из новгородского диалекта. Так, например, в именном склонении почти не осталось следов одного из ключевых общеславянских фонетических изменений в языке — второй палатализации (смягчения согласных к, г, х перед гласными и и е и превращения их в ц, з, с).

Это фонетическое изменение можно заметить по церковнославянскому произношению, где формы «на руке» и «на ноге» произносятся как «на руце» и «на нозе». В речи древних новгородцев таких фонетических изменений не было — они сохранили в неизменности сочетания ки/ке, ги/ге и хи/хе. Формы вроде «на руке», «на ноге» показывают нам следы древненовгородского диалекта. О том, что в диалектах, легших в основу нашего языка, вторая палатализация все-таки прошла, мы судим по словам вроде «цвет» и «звезда» (при отсутствии этого фонетического изменения мы должны были бы произносить их как «квет» и «гвезда»; к примеру, в польском языке мы видим формы именно с такими сочетаниями).

В чем историческая причина этой конвергенции, из-за которой в нашей современной речи есть и новгородские, и московские черты? В XV веке Новгородская земля была захвачена Москвой. Тогда же состоялось массовое насильственное переселение новгородцев в «низовые» земли, там они были искусственно разделены на небольшие группы и растворились в коренном населении. В итоге оригинальная новгородская речь исчезла, но оставила заметный след в современном русском языке.

Люди из народа

Раскопки берестяных грамот и расшифровка их текстов не только произвели революцию в изучении истории языка, но и позволили серьезно изменить наше восприятие нравов домонгольской эпохи. Фактически в летописи мы имеем дело с книжным языком и отражением книжности (письменной традиции), бытовавшей в определенный исторический период. Небольшие записки, писанные ради сиюминутного дела, — совсем другое. Они показывают нам обычного человека в его текущей жизни, превращаясь под лупой специалиста в свидетельства «ровесников эпохи».

Авторов грамот удается идентифицировать по имени, возрасту, семейному и имущественному положению. Часто можно представить себе, в каком окружении и с какой целью человек «брался за писало». Ценно для истории и то, что, хотя грамот политического содержания среди найденных документов очень мало, можно по некоторым из них опознать в качестве авторов или адресатов известных по другим документам политических деятелей (например, новгородских посадников). Это позволяет нам открывать новые, ранее неизвестные подробности их биографии, а с ними — и истории Новгородского государства.

Еще важнее то, что мы можем по нюансам текстов рассмотреть человека в таких деталях, какие редко доходят из глубины времен. Береста передает самые разные подробности личной жизни новгородцев, псковичей, тверичей и жителей других городов. Например, одна из тверских грамот содержит историю о краже и «перемечивании» ульев. Другая грамота, новгородская, показывает нам эпизод сватовства. «От Микиты ко Анне. Поиди за меня...» — зовет вступить в брак некий Никита милую его сердцу Анну. А в новгородской же грамоте № 765 середины XIII века какой-то Данила живописует брату свое бедственное положение с целью получить плащ и место для жилья в придачу.

По грамотам можно судить о заметно большей свободе и уровне образования женщин в домонгольский период на Руси. Жительница Великого Новгорода в ХI веке была грамотна, имела права почти наравне с мужчинами, могла владеть большим участком или участками земли, вести торговлю. Уже в XVI веке от этих свобод практически не осталось и следа. Равно как и от женской грамотности, поскольку к тому времени как среди женщин, так и даже среди мужчин читать и писать умело гораздо меньшее количество (в процентном соотношении к общей численности населения).

Если бы не грамоты, мы могли бы оставаться в уверенности, что равные права с мужчинами и всеобщее начальное образование женщины получили только в XX веке. Как отмечает Андрей Зализняк, если сравнивать грамотность женщин в Великом Новгороде XIV века и Флоренции того же времени, итальянский город скорее проиграет.
Информационные носители
То, на чем писали в древности, зависело от окружающих человека условий. В Древнем Шумере и Вавилоне в ходу были глиняные таблички, на которых, пока глина была сырой, процарапывали палочкой знаки. Высохнув, глина сохраняла тексты на тысячелетия.
В Египте той же цели служили папирусы, которые делали из тростника, растущего по берегам Нила. Изображения на них сохранялись благодаря сухому климату региона. В Греции записи велись на вощеных дощечках, надписи на которых затирались обратным концом стилоса. Китайцы писали на бамбуковых досках, пока не придумали рисовую бумагу.
А в Древней Руси пользовались берестой, благо берез вокруг было достаточно. На фото: грамота из коллекции музеев Московского Кремля.

Жизнь Новгорода

Господин Великий Новгород в своем регионе был ключевым узлом, связывавшим Русь с Западной Европой. Новгородские раскопки, в том числе некоторые берестяные грамоты, подтверждают наличие многочисленных связей Новгорода с немецкими приморскими (ганзейскими) городами, наличие сложных торговых, договорных отношений.

Интересно отметить, что берестяные грамоты также дали множество свидетельств, позволяющих изучить «новгородскую демократию». Долгое время советская историография свысока относилась к новгородскому протопарламентаризму. Специалисты характеризовали вече как толпу, которую трибуны-популисты могли подтолкнуть к принятию практически любого решения. В качестве аргументов приводили свидетельства о вооруженных столкновениях разных «концов», то есть ключевых самоуправляемых районов Великого Новгорода, когда договориться на вече не удалось. Но при этом скептики забывали, что подтвержденные в письменных источниках столкновения происходили не чаще, чем раз в несколько десятков лет, а общегородское вече собиралось в среднем чаще, чем раз в год. Иначе говоря, демократия эта была вполне работоспособной в масштабах Новгорода.

За лопату, товарищи!

Сегодня, спустя 80 лет после начала раскопок в Новогороде, они продолжаются весьма активно. Археологи и лингвисты полагают, что в ближайшие годы могут появиться новые, весьма интересные находки — ведь бóльшая часть «старого» города по-прежнему не раскопана.

Даже если не считать прочие ценности, которые еще только ждут своих исследователей, в Новгородской земле может, по предварительным оценкам ученых, «храниться» до 30 тыс. берестяных грамот, которые мы вполне можем когда-нибудь найти и прочитать. В среднем за одно лето раскопок удается обнаружить около 18 документов. При сохранении нынешних темпов поисков работы хватит на пару тысяч лет.

Новгородская археологическая экспедиция — пожалуй, самый «титулованный» археологический проект на территории России. Стартовав еще в 1932 году, она получила особый статус после обнаружения первых берестяных грамот и добилась для «исторической» части Великого Новгорода статуса особо охраняемой территории. В сравнении с другими менее масштабными проектами в этой области экспедиция получает неплохое финансирование. Но всё же его явно не хватает, чтобы своими силами исследовать за несколько лет все культурные слои. Так что работы впереди много, и сенсации еще вполне возможны.

До какого временного пласта уже добрались археологи и насколько глубже еще можно ожидать что-либо найти?

Археологи год за годом ведут раскопки, вскрывая один за другим сравнительно небольшие участки территории Древнего Новгорода. На каждом участке последовательно вскрываются пласты от более близких к нам веков до самого начала городской жизни на данном участке — в Новгороде это в древнейших районах Х век, а в застроенных позднее — ХI, ХII и т. д. Так что полную историю различных участков археологи проходили — разумеется, в «противохронологическом» порядке — уже десятки раз.

В 2012 году на главном из исследуемых в настоящий момент участков (это участок ХIII Троицкого раскопа к югу от Новгородского кремля) достигнут уровень ХII века. На этом участке предстоит еще вскрыть пласты ХI и Х веков. В этих пластах, безусловно, будет найдено еще немало ценных древних предметов. Правда, берестяных грамот среди них будет, конечно, существенно меньше, чем в пластах ХII века, когда в этой части города кипела напряженная жизнь. И вообще в ХI веке грамотность еще не получила такого широкого распространения, как в ХII. А в пластах Х века берестяных грамот пока еще не находили, так что тут можно помышлять разве что о чуде.

Но мы помним, конечно, что нас ждут и другие участки города, — неисследованных частей древней территории во много раз больше, чем раскопанных!

Что восхищает Вас в берестяных грамотах?

Как лингвисту мне чрезвычайно нравится чистота живой древнерусской речи в этих древних письмах, ее удивительная грамматическая стройность и четкость, притом что авторы писем никакой грамматики не изучали. Это похоже на удовольствие, которое испытывает современный горожанин, когда он оказывается в дальней деревне и слышит подлинную народную речь какой-нибудь хорошей старой рассказчицы.

Авторы берестяных грамот не претендовали ни на какую стилистическую изысканность, а между тем нередко выражались удивительно метко и образно.

А с чисто человеческой стороны волнует содержание многих грамот — поражает то, что восемьсот или тысячу лет назад люди испытывали те же переживания, которые нам кажутся свойственными только нашей жизни.

Правда ли, что в Новгороде говорили на языке, отличающемся от бытовавшего в других русских княжествах древнерусского?

Здесь не следует смешивать то, что важно для лингвиста, и то, что важно для простого носителя языка. Для лингвиста очень существенно, например, что в Новгороде говорили «на руке», тогда как в южных, центральных и восточных районах Древней Руси говорили «на руце». Он делает из этого различия важные выводы о предыстории этих диалектов, о времени разделения соответствующих племен, о том, откуда происходят некоторые слова, и т. п.

А для носителей древнерусского языка эта разница была с практической точки зрения несущественна. Взаимное понимание между жителями Новгорода и, например, Киева, Суздаля или Рязани было совершенно свободным. Скажем, суздальцу эта разница так же мало мешала понимать новгородца, как, например, оканье вологжанина не мешает его понимать нынешнему москвичу. И то же верно и для всех остальных отличий древненовгородского диалекта от диалектов других областей. Так что у жителей Древней Руси не было ни малейшего сомнения в том, что все они говорят на одном языке.

Какова глубина расхождения древненовгородского диалекта и того языка, на котором говорили в Киеве?

Это продолжение предыдущего вопроса. Замечу, что слово «глубина» здесь можно понимать двояко: просто как масштаб расхождения или как его хронологическую глубину, то есть степень древности этого расхождения. Что касается масштаба, то об этом рассказано выше: с практической точки зрения для носителей языка это расхождение было едва заметным и общению не мешало.

Что касается временной глубины, то точные оценки нам здесь недоступны. Ясно лишь, что это расхождение относится еще к эпохе существования праславянского языка, то есть оно возникло раньше, чем сформировалось восточнославянское единство. Это единство сложилось на основе сосуществования на одной территории двух разных групп праславян — предков будущих новгородцев и псковичей и предков будущих киевлян, суздальцев, рязанцев и прочих.

Особо подчеркну, что при обсуждении данного вопроса неправомерно говорить о различиях между Новгородом и именно Киевом. Это создает ошибочное ощущение, что речь идет о древнем противопоставлении будущих великороссов и будущих украинцев. Между тем новгородско-псковский диалект противопоставлялся не киевскому, а диалекту всех остальных областей Древней Руси — как Киева, или Галича, или Смоленска, так и Ростова, или Суздаля, или Рязани. Никаких существенных древних различий внутри этого единого «южно-центрально-восточного» диалекта не обнаруживается. Так что особое положение древненовгородского диалекта никоим образом не может служить аргументом для сторонников идеи глубочайшей древности различия русских и украинцев.

Древненовгородский диалект нельзя считать западнославянским. У него есть всего одна общая черта с западнославянскими языками — сохранение сочетаний гв, кв в словах типа «звезда», «цвет». А по всем остальным пунктам различия между западнославянскими и восточнославянскими языками древненовгородский диалект имеет восточный, а не западный рефлекс.

Таким образом, мы имеем здесь дело лишь с частным схождением двух языков в одном конкретном пункте. В славянском мире подобные схождения, пересекающие границы трех основных группировок, не представляют собой ничего исключительного. Например, у того же древненовгородского есть некоторое частное схождение с сербским; у польского языка есть некоторое частное схождение с болгарским.

Берестяная грамота первой половины XII века, найденная в Троицком раскопе.

Каким образом ученые воссоздают язык, используя данные берестяных грамот?

Я не сказал бы, что ученые именно воссоздают древний язык, то есть в какой-то степени его достраивают. Они просто его изучают, стремясь познать и привести в обозримый вид его грамматику и словарь. И это уже совершенно обычная для лингвистов работа в случае, когда они располагают некоторым фондом текстов на этом языке.

В данном случае таким фондом (к счастью, постоянно растущим) является совокупность берестяных грамот. Изучение их предполагает несколько этапов.

Вначале необходимо правильно «считать» буквы с бересты. Это в одних случаях довольно легко, в других требует немалых усилий. Непростой характер задачи виден из того, что в некоторых случаях правильное прочтение всего одной буквы достигалось лишь после серии неудачных попыток на протяжении десятка лет.

Далее необходимо разделить текст на слова и понять его. Это пункт, где в максимальной степени требуется профессиональная филологическая подготовка и умение применить накопленные знания к решению данной конкретной задачи. Необходима также способность к построению рабочих гипотез и, что особенно важно, к беспощадному критическому анализу собственных гипотез.

После полной обработки таким способом всех имеющихся грамот фонд сырого материала превращается в фонд относительно надежно проанализированных текстов. Следует уже в принципе более простая, хотя и довольно трудоемкая работа по составлению полных реестров всех встретившихся форм такого-то падежа от существительных такого-то типа склонения, всех форм такого-то времени от глаголов такого-то типа спряжения и т. д. Составляется также полный словарь всех встретившихся слов и их форм.

Теперь уже можно приступать к осмыслению всех полученных реестров и составлению на их основе грамматики данного диалекта в целом — с той степенью полноты, которую позволяет накопленный материал. Сравнение полученного таким образом результата с данными уже известных диалектов и родственных языков позволяет строить обоснованные выводы о месте изученного диалекта в кругу родственных.

При этом следует понимать, что в рассматриваемой ситуации полученный результат не может быть окончательным. Коррективы возникают по двум причинам. Во-первых, каждый год приносит новые находки, и они не только постоянно пополняют прежние реестры, но и почти всегда вносят какие-то поправки в имеющиеся обобщения. Во-вторых, слависты пристально следят за ходом изучения берестяных грамот и критически осмысляют предложенные решения. В результате трудные вопросы в интерпретации текстов или фонетических и грамматических явлений нередко получают более надежное решение.